Иван бежал по лестнице. Он бежал так быстро, как только мог, он очень торопился. В какой-то момент просто взлетел над ступенями и наконец увидел свою дверь. Ключ! Замок! Все!! Девочка лет, наверное, пяти, очень знакомая, выглянула из комнаты и закричала: «Мама, он приехал!» Откуда-то из глубины квартиры (неужели у него такая огромная квартира?) вышла женщина с пронзительно синими глазами. На руках у нее агукал веселый малыш – сын. Иван протянул руки…

– Наш самолет произвел посадку в аэропорту Шереметьево. Просьба до остановки двигателей оставаться на своих местах.

Опять. Иван видел этот сон уже не впервые. Женщина… Он ее откуда-то знал, но не мог вспомнить. Мелькали отрывочные образы, вернее, даже не образы, а намеки на них – тонкая рука в черной перчатке, чашка с голубой розой, движение плеча… После того, как это приснилось в первый раз, Иван мучился целую неделю, хотя нет, пожалуй, не мучился, а впал в странное, полублаженное состояние. Ему казалось, что вот-вот случится какое-то чудо, ну если не чудо, то что-то непременно хорошее. Он все время оглядывался, как будто эта женщина могла оказаться рядом с ним, в Берлине, но натыкался только на нейтральные – корректные – взгляды или на дружелюбные, дежурные улыбки. В Германии не принято выказывать свои чувства незнакомым людям. Он перестал озираться только после того, как особист посольства вызвал его к себе и указал на странное поведение. Хотя чувство предвкушения чуда оставалось еще долго.

Стюардесса открыла люк самолета, можно выходить. Иван, вежливо улыбаясь, попрощался с попутчицей, которая во время всего полета не проронила ни слова и не взглянула на Ивана, просто неподвижно сидела в кресле с открытыми глазами. Женщина улыбнулась: «Вы, наверное, решили, что я ненормальная? Я просто очень боюсь летать». Иван еще раз улыбнулся, теперь уже ободряюще, и, подхватив свой плащ, двинулся по тесноватому проходу к выходу. Он проспал обычные объявления о температуре воздуха за бортом и стал надевать плащ еще в салоне, но, ступив на трап, тотчас же снял его. Было жарко, ярко светило солнце, и день обещал летние дачные радости, или, кому выпало быть на работе, офисную духоту и ожидание теплого вечера. А в Берлине шел мелкий дождь, небо было надежно упаковано в серенькие плотные облака, летом там и не пахло.

Таксисты толпой ринулись к Ивану. Он был один, никто его не встречал, и багажа у него было, по теперешним меркам, много – чемодан и два портпледа. Иван ехал в отпуск. Самый шустрый таксист в кепке, как-то особенно лихо посаженной козырьком назад, схватил чемодан и понес его бодро и быстро к машине. Со стороны могло показаться, что Иван приехал именно к нему и ни к кому другому в этом городе. Иван усмехнулся – таксисты всего мира похожи друг на друга повадками и даже внешне. Делать было нечего, надо идти за чемоданом. Остановились около бледно-голубой «Волги». Водитель протянул Ивану руку – «Аркадий». Иван пожал протянутую пятерню и представился.

Алексей не знал, что делать с этой папкой. Надо же, участковый возился с подростками, строил для них скамеечки, слушал, наверное, простенькие гитарные песни и занимал их делом. Пожалуй, надо снова встретиться с ребятами, познакомиться поближе и поговорить. Для чего участковому нужно было знать, кто приезжает на такси. Где-то он сегодня уже слышал именно про такси. Ах, да, Андрей сказал, что девушка Михаила приезжала на такси. И что? На такси ездит половина москвичей. Те, которые торопятся, ездят, конечно, на метро, но есть и такие, которые предпочитают стоять часами в пробках.

«Ботаник» Леха подошел к заданию творчески, сводную таблицу сделал на компьютере. Лист был разграфлен, обозначены число и время, номер машины, в какой подъезд зашел пассажир, а также указано, кто приехал: свой, то есть жилец дома, или гость. Справа стояли повторяющиеся фамилии. Видимо, это были фамилии ребят, которые в это время «дежурили». Алексей посидел над таблицей, выпил рюмку водки, закусил соленым огурцом и подумал, что завтра он отдаст эти листочки старшему лейтенанту Игнатьеву. Пусть изучает, может быть, найдет повторяющиеся номера. Что из этого выйдет, Алексей пока не знал. Как всегда, в процессе расследования возникает масса ненужной макулатуры, но также известно, что отрицательный результат – это тоже результат. Ведь для чего-то Фома просил ребят последить за тачками. Для чего? Кого он хотел поймать именно на такси? Как это связано с его убийством? Как это связано с убийством Горчаковых? Сильно кольнуло где-то с левой стороны груди. Алексей помнил, что там, кажется, расположено сердце. Кольнуло, потому что он вдруг почувствовал страшную вину перед Петром Фоминым. Надо было назначить встречу сразу же, как только он позвонил, сразу, а не через двое суток. Надо было чаще встречаться и разговаривать, ведь ясно было, что Фомин тянется к Алексею. Все времени не хватало. А когда оно будет, время-то?

Алексей посмотрел на циферблат наручных часов. Ноль двенадцать. Начались следующие сутки. С Первым мая, дорогие товарищи! Ур-р-р-а-а-а! Мимо трибуны Мавзолея проходит колонна прославленного завода по изготовлению чего-то. На заводе трудятся столькото Героев социалистического труда и столько-то ударников! Ур-р-р-а-а! Мир, труд, май, июнь, июль, август. Хороший был праздник! Алексей ходил на первомайские демонстрации с мамой – Ольгой Владимировной. Отца у него никогда не было. А мама была. Она была до одиннадцати лет, а потом умерла. Он этот день очень хорошо запомнил, потому что это был ее день рождения. Они с бабушкой накануне долго рисовали открытку – готовили сюрприз, прятали ее в шкафу с одеждой и весь вечер переглядывались с видом заговорщиков. Утром Алексей слышал, как мама собиралась на работу, как целовала его сонного в щеку. Ему не хотелось вставать – начались каникулы, и он отсыпался за весь год. Вечером бабушка, дед и он ждали ее с работы за накрытым столом. В центре стола, между традиционным оливье и селедкой стояла открытка. Когда прошел час «от расчетного времени», дед начал злиться и говорить, что о семье тоже надо думать. А потом пришла ее сослуживица и сказала, что маму переехала машина, и ее увезли в Склифосовского. Дед поехал туда, а когда вернулся, почти ночью, бабушка, посмотрев на него, заорала дурным голосом. Алексей остался со стариками. Иногда он слышал их перешептывания о том, что надо найти этого подлеца, пусть хоть деньгами помогает, вон, сколько парню надо. Алексей понимал, что они говорят об отце, и было страшно, что его отдадут какомуто незнакомому мужику. Но дальше разговоров дело не шло. О маме Алексей думал часто. После ее смерти он сразу повзрослел, с каникул вернулся в свой класс совсем другим человеком и поглядывал на одноклассников с превосходством много повидавшего старика. В школу милиции он пошел не раздумывая. Решил и все тут. Потом закончил заочно юридический факультет, отказался от службы в Министерстве внутренних дел и остался «на земле», в своем районе. Милицейская служба ему нравилась. К пренебрежительному «менты» он относился снисходительно. Ну, хочется людям представлять его тупым «ментом», ну и пусть. Только если случается настоящая беда, не сосед соседа по пьяни бутылкой по голове, а настоящая, то население сразу бежит за помощью в милицию. А оборотни в погонах – да, они, наверное, есть так же, как убийцы в белых халатах. Но в любой профессии есть свои оборотни и убийцы, пусть даже убийцы идеи. Так что милиционеры ничем не лучше и не хуже других, только уязвимее для ножа и пули – преступник сейчас пошел вооруженный.

…Уже засыпая, на грани яви и сна, он понял, что надо делать. Он должен пойти по следам Фомина, то есть заняться расследованием убийства супругов Горчаковых.

Наталья проснулась от вопля Полины. Дочка сидела на кровати, теребила ее за плечо и кричала: