В производственном корпусе, сооруженном из серых железобетонных блоков, не было ни единого окна. Из-за своей непомерной длины и ширины он казался очень низким, и даже поддерживающие потолок квадратные двенадцатиметровые колонны не делали его выше. Под этим серым потолком, в свете неоновых ламп ползли, извиваясь, клацая и чавкая, изломанные звенья конвейеров, в желобах которых бесконечной чередой с настойчивым шорохом обреченных существ проплывали разноцветные пластмассовые бутылки, банки и картонные коробки, наполняемые моющими, очищающими, растворяющими и прочими жидкостями и порошками, обрастающие разноцветными же наклейками, назойливо и однообразно прославляющими эти моющие, очищающие, растворяющие жидкости и порошки, за каждой фразой которых качалось, пританцовывая, одно лишь единственное слово: «Купите! Купите! Купите!».

По узкому проходу между двумя конвейерами шли двое в синих халатах. Один, довольно рослый, лет сорока пяти, плечистый, с приятным лицом, но с холодными серо-зелеными глазами, которые можно было бы с полным правом назвать за свою неподвижность змеиными, если бы все люди имели удовольствие с близкого расстояния видеть глаза кобры или даже обыкновенной гадюки, – так вот, этот самый человек был владельцем этих конвейеров, а в целом – фасовочно-упоковочного комбината, прозванного местными острословами ФУКалкой, и звали его Семеном Ивановичем Осевкиным. Другой, невысокий, с выпирающим брюшком, лысый, с вислым носом и черными глазами, не способными задерживаться на длительное время на каком-нибудь отдельном предмете, то ли неделю не бритый, то ли отпускающий бороду, отчего казался значительно старше своих пятидесяти лет, был некогда просто одесским евреем Аароном Давидовичем Нескиным, а нынче представлял немецкий химический концерн «Блюменталь унд К*». Этот концерн гнал из Германии в Россию цистерны с химией, которую здесь, в небольшом подмосковном городке Угорске, расфасовывали по бутылкам, банкам и коробкам и развозили куда только можно.

Осевкин и Нескин шли ровно посредине корпуса. И лампы из-под потолка освещали только середину, гасли за их спиной на некотором удалении и на таком же удалении загорались впереди, так что все остальное огромное пространство тонуло в шевелящейся таинственной темноте. Конечно, можно было бы радитакого случая включить свет во всем корпусе и не ставить его на автоматику ради грошовой экономии электроэнергии, но на одной из линий разливалась водка, приготавливаемая из спирта-ректификата здесь же, на комбинате, поэтому Осевкин полагал, что эту часть своей деятельности Нескину знать не обязательно: все-таки все эти стены и конвейера почти наполовину принадлежат братьям Блюменталям, которые могут на вполне законном основании потребовать свою долю.

Они шли, шаркая подошвами по бетонному полу, темные пространства с двух сторон и сзади направляли, сдавливая и подгоняя, их движение в таинственный полумрак, откуда доносились живые хлюпающие звуки, и казалось, что эти двое очутились в желудке какого-то огромного животного, пожирающего бутылки, банки и коробки, и стоит им зазеваться, как и сами они станут пищей, будут расчленены, размолоты и переварены, затем извергнуты из прямой кишки прожорливого животного, упакованы в большую коробку, погружены на электрокару и отправлены на склад готовой продукции, откуда через равные промежутки времени выползает тяжелая фура. Она рыча подъезжает к стальным воротам, водитель протягивает охраннику с бульдожьим лицом бумагу, тот ставит на ней штамп, ворота открываются, и фура через несколько минут вливается в бесконечный поток легковых и грузовых машин, стремящихся к Москве или в противоположную от нее сторону.

– Что ж, неплохо, неплохо, – говорил Нескин, слегка грассируя и кивая головой, точно расставляя знаки препинания в своих фразах. – Рад, что я в тебе, Сеня, не ошибся. Хватка у тебя имеется. Руководство концерна тебя ценит. Теперь я окончательно убедился, что эта работа значительно лучшее применение твоим способностям.