Жан-Элуа, приехавший в город рано утром, встретил на повороте улицы старика священника. Несмотря на моросивший дождь, тот шел с непокрытою головой — он нес святые дары умирающему. Не останавливаясь, Жан-Элуа снял шляпу, но, едва только священник остался позади, пожал плечами в знак презрения к вере своих предков. «Отец с матерью непременно стали бы на колени тут же на тротуаре, — подумал он. — Мы смотрим на вещи иначе. Можно ведь быть порядочным человеком и не верить в эту комедию».

На башенных часах пробило восемь. Только бы его не задержали: тогда он может еще поспеть на десятичасовой поезд. А в час дня у него заседание синдиката банкиров по поводу выпуска акций, назначенного на послезавтра.

Чуть дальше была церковь. Слышался колокольный звон, уже начинавший стихать. Из церковных дверей выходили бедно одетые люди и окружали освещенные фонарем погребальные дроги.

«Смерть на каждом углу! Дурная примета! Да, но ведь это всего только глупое суеверие! — подумал он. — Маменька — та бы сейчас же перекрестилась. Она вся в прошлом. Только бы она не стала мешать нашему плану! А ведь в былые годы я бы непременно вошел в церковь. Я стал бы молить господа бога о помощи. Теперь со всем этим покончено. Мы живем в такое время когда рассчитывать можно только на себя».

Притом с этой свадьбой надо было спешить.

В 1801 году восемь человек принялись копать глубокую шахту, прозванную «Горемычной». Дюкорни, потомственные углекопы, утвердились в своем колодце, как феодалы в стенах древнего замка. Они выбивались из сил, стремясь добраться до угольных пластов, доставшихся им в наследство от предков. Но шахта, кормившая их целое столетие, внезапно истощилась. Темная утроба земли, которую, казалось, непрерывно оплодотворяло прикосновение человеческого тепла, стала вдруг совершенно бесплодной; люди добрались уже до самого костяка этой мертвой, окаменевшей пустыни.

Все остатки состояния Дюкорней потонули в бездонном жерле: в течение десяти долгих лет бурав понапрасну глубоко впивался в подземные стены; целые горы шифера загромождали проходы, и теперь этот шифер больше не вывозился. Когда деньги их уже совсем иссякли, Дюкорни собрали всех своих рабочих. «Горемычная» поглотила все, что у них было. Постоянные неудачи окончательно их разорили. И вот они предложили три четверти будущего дохода тем из рабочих, которые не остановятся перед угрозой голода и которые за свой страх и риск будут продолжать бурение, положившись только на милость божью.

Нашелся человек, который сказал:

— Я спущусь вниз.

Это был их штейгер, отец семейства, существо каменного века, Жан-Кретьен Рассанфосс, один из тысячи бедняков, живших жизнью пещерных людей, трудившихся в поте лица и умиравших глубоко под землею. У пего были какие-то сбережения, был дом и при нем участок земли. И вот он продал все, что имел, и вместе со своими четырьмя сыновьями и еще тремя углекопами спустился вниз, в преисподнюю. Через полгода от газового взрыва погибли Жан II и Жан III — его старшие сыновья. Вскоре Жан IV стал жертвой обвала.