Валерий  СОЙФЕР — родился в 1936 году в Горьком. Окончил Московскую сельскохозяйственную Академию им. К. А. Тимирязева и 4 курса физического факультета МГУ. Работал в Институте атомной энергии им. Курчатова, Институте обшей генетики АН СССР, создал в Москве Всесоюзный НИИ прикладной молекулярной биологии и генетики, основные работы посвящены изучению действия радиации и химических веществ на генные структуры, открытию репарации ДНК у растений, физико­-химической структуре нуклеиновых кислот. Доктор физико-математических наук, профессор и директор лаборатории молекулярной генетики Университета им. Джорджа Мейсона (США), иностранный член Национальной Академии наук Украины, академик Российской Академии естественных наук и ряда других академий, почетный профессор Иерусалимского и Казанского университетов, награжден Международной медалью Грегора Менделя за «выдающиеся открытия в биологии». Автор более двадцати книг, в том числе «Арифметика наследственности» (Москва, Детгиз, 1969), «Молекулярные механизмы мутагенеза» (Москва, «Наука», 1969; переведена на немецкий и английский языки), «Власть и наука. История разгрома генетики в СССР» («Эрмитаж», Тенафлай: США, 1989 и изд-во «Радуга», Москва, 1993) и др., изданных в России, США, Германии, Франции, Англии, Эстонии, Вьетнаме, Румынии. Живет в пригороде Вашингтона, США.

Подписанный с Университетом штата Охайо контракт был рассчитан на два года. От меня требовалось совсем немного: я был обязан прочесть в течение каждого года всего одну публичную лекцию для сотрудников и студентов университета, а также жителей столицы штата — города Коламбуса, в котором университет был расположен. Для лекции я мог избрать любую тему, меня интересующую. Больше от меня университет ничего не требовал. Правда, и со своей стороны никаких особых обязательств не брал.

Наверное, надо рассказать по порядку, как же я оказался в Коламбусе, в самом центре США, в далекой американской глубинке. Начиная в первых лет жизни «в отказе»

[1]

, я начал получать приглашения на работу от самых престижных американских университетов. Иногда из этих университетов звонили и спрашивали, согласен ли я принять их приглашение и когда смогу приехать. Я всегда отвечал, что принимаю приглашение с благодарностью, но, к сожалению, сроков отъезда назвать не могу и прошу университет направить соответствующий запрос в самые высокие советские инстанции.

Раза два в году мы с женой выстаивали огромные очереди на прием к начальнику Всесоюзного ОВИРа, и тогда по еле заметным особенностям поведения секретарш начальника (они менялись довольно часто), по презрительно сжатым губам вечно при генерале находившейся Веры Ивановны Аничкиной, про которую отказники в очереди говорили, что именно она представляет КГБ и на деле она — начальник, а генерал просто кукла при ней, и по ужимкам его самого можно было понять, что такие письма с Запада приходили и доставляли неприятные минуты овировскому «синклиту». Положительным следствием писем было то, что с нами разговаривали вежливо и даже предупредительно вежливо. Ни к каким немедленным реальным сдвигам в решении дела отказника такие письма не вели, хотя огромную роль в защите от судебного (или, скорее, внесудебного) преследования играли. Если бы не эти обращения ведущих университетов к советским властям, если бы не письма коллег с Запада, иногда Нобелевских лауреатов, если бы не вопросы к тем же властям, высказываемые наезжавшими в СССР членами парламентов, руководителями академий наук, если бы не постоянный интерес к нам дипломатов и западных корреспондентов, то нас попросту бы зашвырнули в лагеря.

К моменту, когда в октябре 1987 года мне позвонила инспектор ОВИРа и сообщила, что от «инстанций» поступило разрешение на наш выезд на Запад, у меня накопилось несколько десятков таких приглашений на работу из разных университетов. Хоть я и ответил строго инспектору, что воспользуюсь советским законодательством и выеду не раньше, чем через полгода, но обсуждать будущее место работы с женой мы начали сразу же. Перебирали разные варианты и гадали, где было бы лучше и в профессиональном и в житейском отношении. Некоторые места отпали сразу же. Например, мы решили, начитавшись вышедших тогда в СССР переводов книг Гаруна Тазиева, что не поедем в Калифорнию, где часты землетрясения и всякие другие -«пограничные эффекты» на краях движущихся тектонических плит. Не хотелось ехать и в Нью-Йорк, где скопище людей, культур, хулиганов и просто бандитов (соответствующие сцены смаковало советское телевидение, и неприятный образ все-таки возникал). Прикидывали мы и финансовые возможности, предлагаемые разными университетами. Как это всегда происходит в жизни в такие поворотные моменты, серьезные доводы соседствовали со всякой чепухой, а случай творил свое дело.

Вторгся случай и в нашу судьбу на этом этапе. Летом 1987 года совершенно неожиданно нас посетил гость из Охайского университета — Ролф Барт, профессор-патолог с медицинского факультета. Барту очень хотелось побывать у А.Д. Сахарова, сфотографироваться с ним, попытаться пригласить Андрея Дмитриевича посетить их Университет. Барт допрашивал многих в Штатах, узнавая, к кому он мог бы обратиться в СССР, чтобы эти люди помогли ему попасть к Сахарову домой. Один из бывших москвичей, уехавший за год или два до этого и работавший в университете в Коламбусе, дал ему мой телефон (он посещал мой семинар отказников и знал о моем знакомстве с Е.Г. Боннэр и А.Д. Сахаровым). Мы поговорили с Бартом, я увидел, что он вполне разумный человек, и помог Ролфу в его деле, уговорив Андрея Дмитриевича принять профессора на 10 минут разговора. После этой встречи Барт вторично появился у нас дома и стал меня расспрашивать, не хочу ли я приехать поработать приглашенным профессором к ним в Коламбус. Как я не отказывал никому из делавших такие предложения, так не отказал и Барту.