Действительный государственный советник первого класса, заместитель главы Администрации Президента, дважды герой России Виктор Сергеевич Загорский вошел в свой кабинет.

Из-за строгих гардин пробивались тонкие полосы пронзительного июньского солнца. Легкомысленные зайчики отражались в благородной полировке наборного паркета и намертво застревали в коротком ворсе красной ковровой дорожки. Великий реформатор Столыпин с портрета на стене неодобрительно оглядывал помещение, предпочитая, по-видимому, более гармоничные интерьеры.

С недавних пор здание Администрации на Старой Площади вызывало у Виктора Сергеевича острую неприязнь. Ему не нравилось все: длинные коридоры с затертым паркетом и казенными дверями, особый, едва уловимый запах многолетней пыли, мутные плафоны с тусклыми лампочками, равнодушные охранники в полицейской форме на входе…

Виктор Сергеевич понимал, что, в сущности, здание тут ни при чем, а раздражение вызвано накопившейся многодневной усталостью. Как, скажите, сосредоточиться на решении мировых проблем, если в затылке растекается тягучая боль? Давно пора провериться, но для Загорского визит к врачу всегда был сродни вызову на допрос в инквизицию.

В кабинете на гостевом диванчике удобно расположился совершенно лысый человек. Он вытянул ноги, словно желая продемонстрировать стоптанные до блеска подошвы коричневых туфель. При появлении Виктора Сергеевича гость быстро поднялся, поправил галстук, поклонился ниже, чем следовало по обычному офисному этикету, и бодро сказал:

Бывший физик-ядерщик, кандидат наук, а ныне переводчик с английского и французского Артемий Рудаков в компании старого друга Ваньки Кухмийстерова и директора издательского дома «Новь-КреатиФФ» Иосифа Давидовича Дискина употреблял на кухне собственной квартиры холодную водку с маринованными помидорами.

Ванька имел внушительные размеры, грозный вид и громоподобный голос. В трезвом состоянии он был человеком спокойным и даже обходительным, но после определенной дозы спиртного резко менялся. Увы, добродушный здоровяк быстро превращался в неуправляемого хулигана. По неизвестной причине Ванька с пеной у рта доказывал, что служил в очень специальном спецназе и поубивал такое неисчислимое количество врагов, что до сих пор не может отмыть кровь с рук. В доказательство всем желающим демонстрировались ладони размером с совковую лопату и предлагалось внимательно приглядеться.

Некоторые впечатлительные особы действительно принимали Ванькины излияния за чистую монету, но Рудаков-то прекрасно знал, что его приятель после отчисления из института за пьянство проходил срочную службу во вполне ординарных железнодорожных войсках. Скорее всего, имел место классический случай замещения реальности — человек настолько хотел чувствовать себя личностью героической, что начинал верить в истинность собственных фантазий. Ведь младший сержант железнодорожных войск Кухмийстеров совершенно искренне отмечал День Десантника и считался одним из самых заметных персонажей в сообществе ветеранов спецназа.

Непосредственный начальник Рудакова господин Дискин не был осведомлен о сложных отношениях Ивана с алкоголем и с большим беспокойством слушал его откровения. Директор издательства любил иногда так запросто, без звонка, заскочить к кому-нибудь из подчиненных и пропустить рюмочку-другую, но на несчастье, в этот раз к скромному переводчику уже заскочил старый товарищ.

Почувствовав живую реакцию собеседника, Ванька наращивал градус повествования, добавляя крайне живописные подробности. Слушая историю о кровавом рейде по джунглям Конго, Иосиф Давидович невольно содрогался, ясно представляя, как этот страшный человек голыми руками изощренно расправляется с взводом американских морских котиков. Зловеще усмехаясь, Ванька поведал, что именно поэтому его не пускают в Америку. По крайней мере, одно из этих утверждений было чистой правдой: в прошлом году он явился за визой в американское посольство навеселе, и, естественно, получил обидный отказ.