Поскольку Рудольф Нуреев разъезжал по свету больше любого другого танцовщика в мире, его жизнь состояла из множества жизней в бесчисленных городах, больших и малых, населенных тысячами действующих лиц. Пройдя вслед за Нуреевым из России на Запад и обратно, я за пять с лишним лет опросила почти двести непосредственных участников событий, многих по нескольку раз. Биограф, писала Вирджиния Вулф, должен идти «впереди остальных и, как шахтерская канарейка, принюхиваться к атмосфере, чуять ложь, подделку, присутствие устаревших условностей». С этой целью я вновь посетила места действия и выслушала истории, стараясь рассказать о сложной жизни Нуреева.

Расспросы о Нурееве оказались всепоглощающим и рискованным предприятием, так что я не сумела бы взяться за дело и довести его до конца без помощи, понимания и сочувствия моего мужа — родной души — Дэвида, которому посвящена эта книга. Он множество раз перечитывал каждое слово, подвергал сомнению легкомысленные догадки и на каждом этапе вносил бесценные предложения и улучшения. Ни одному писателю не удалось бы заполучить более преданного редактора.

Я также чрезвычайно признательна Лайзе Куин, доведшей книгу до печати, и моему первому редактору Сьюзен Халлиген за энтузиазм и аргументированную поддержку на первых, самых трудных этапах ее написания. Энн Шортелл, со свойственной ей щедростью и проницательностью, не только читала и комментировала оригинальную рукопись, но оказывала неизмеримую помощь и проявляла заботу во время ее подготовки. Деннис Фридмен подсказал мне несколько великолепных источников и великодушно делился своим несравненным опытом в отборе фотографий. Лора Каверсон частями читала рукопись и высказывала полезные предложения. Марк фон Хаген из Института Гарримана Колумбийского университета внимательно прочитал несколько глав и помог прояснить тонкости советской политики.

Я в особом долгу перед Натальей Герасимовой, моей главной русской переводчицей, чье мастерство, сочувствие и способность улавливать тончайшие нюансы в высшей степени помогли мне понять ранние годы жизни Нуреева. Я хочу поблагодарить также сестру Нуреева Розиду Евграфову и его племянницу Альфию Рафикову за доверие и не в последнюю очередь за терпение, с которым они за последние пять с лишним лет выслушивали и отвечали на сотни вопросов. Кроме того, они предоставили мне семейные документы, письма и фотографии, многие из которых публикуются здесь впервые.

Инна Гуськова, много лет жившая по соседству с Нуреевыми в Уфе, водила меня по окрестностям и, как куратор музея Рудольфа Нуреева, организовала несколько интервью в Уфимском оперном театре. Другая соседка и подруга детства Аза Кучумова открыла передо мной двери своего дома, а Альберт Асланов много часов рассказывал о своем ближайшем друге мальчишеских лет.

Очередь начала собираться за много часов до события, вытянувшись далеко вниз по Пятьдесят девятой улице. К семи часам вечера ни в главном зале, ни в галерее уже нельзя было добавить ни единого стула для нахлынувших толп. Стоячие места были забиты телевизионщиками и репортерами. Это был вечер очередной премьеры, и самый известный танцовщик столетия манил и притягивал публику даже после своей смерти.

В распродаже принадлежавших Рудольфу Нурееву произведений искусства, костюмов и личных вещей на аукционе «Кристи» в Нью-Йорке было все, что превращает аукцион в нечто большее суммы его составляющих: чрезмерная шумиха, интрига и сияющая в центре суперзвезда. Самая знаменитая распродажа на аукционе «Кристи» под названием просто «Нуреев» началась с шестидневного предварительного осмотра, который по курьезному совпадению открылся в день второй годовщины кончины великого танцовщика от СПИДа, последовавшей 6 января 1993 года. Ему было пятьдесят четыре года. В ходе агрессивной рекламной кампании аукцион выпустил роскошный каталог с фотографиями Сноудона

1

и глянцевые черные сумки, на которых рельефными красными буквами было написано: «Нуреев. Посетите нас в январе. Кристи».

Рекордная толпа из пятидесяти тысяч поклонников, коллекционеров и просто любопытствующих штурмовала на той неделе здание аукциона, надеясь приблизиться к человеку, стоявшему за роскошным, хоть и эклектичным, содержимым его шестикомнатной нью-йоркской квартиры в многоэтажном особняке «Дакота» с видом на Центральный парк. Там Нуреев жил больше десяти лет, когда бывал в городе, принимая полчища друзей и знакомых, от Жаклин Онассис, Мадам Марго Фонтейн, Леонарда Бернстайна и Джерома Роббинса

2

до начинающих танцовщиков и музыкантов, мальчиков по вызову и случайных приятелей на одну ночь.

Всю жизнь охваченный жаждой приобретения, он скупал древние карты, картины старых мастеров, академические этюды мужской обнаженной натуры, рулоны ковров килим

3

, старинные музыкальные инструменты, книги, ноты. Был в коллекции беломраморный римский торс, елизаветинская резная кровать с пологом на четырех столбах, восьмифутовый канделябр в стиле рококо из муранского стекла

Это была только часть имущества Нуреева, вехи кочевой жизни, само разнообразие и число которых свидетельствовали как о лишениях ранних лет жизни, так и о его влечении к экзотике и эротике. Неудивительно, что человек, который прославился нежеланием ссужать в долг и большую часть своей жизни увиливал от налоговых служб и от КГБ, предпочитал вкладывать заработанное в реальные вещи — недвижимость, произведения искусства, — имея возможность их видеть, трогать и любоваться ими. Коллекционирование так увлекало его, что он не только купил семь домов — в Лондоне, Париже, Монте-Карло, Нью-Йорке, Сен-Барте, ферму в Вирджинии и остров в Италии, — но и заполнил многие из них своими умножающимися приобретениями. «Все, что у меня есть, — с гордостью признавался он к концу жизни, — натанцевали мои ноги».